Рожденная в грехе [= Цветок греха ] - Нора Робертс

– Пойдемте в дом, – через какое-то время сказала Мегги и, положив руку на плечо Шаннон, прибавила: – Выпьем чаю и поговорим.

Брианна, войдя в кухню к Мегги с корзинкой в одной руке и ребенком в другой, застала их за столом.

– О, Шаннон! Не знала, что вы здесь. – И действительно, она даже подумать не могла, что обе эти женщины могут мирно сидеть вдвоем, распивая чай. – Принесла тебе моего хлеба, Мегги.

– Спасибо. Давайте сразу отрежем по куску и поедим. Я что-то проголодалась.

– Но я не собиралась… – начала Брианна, однако Мегги не дала ей договорить.

– Побудь немного с нами. Твоя Кейла прекрасно поспит в коляске Лайама. Отдохни от вечных дел.

– Хорошо, но недолго.

– Она боится, что при ней мы сразу начнем ругаться, – с улыбкой сказала Мегги. – Не бойся, сестренка.

– У Брианны очень мягкий характер, – вежливо заметила Шаннон.

– Да, но до поры до времени. Верно, Бри? Кстати, это она обнаружила письма вашей матери. Отец держал их на чердаке, в коробке, куда складывал всякие ненужные вещи. Письма он туда положил для конспирации. И был прав – Бри их нашла совершенно случайно, уже после того, как наша мать переехала в другой дом. А при ней мы даже избегали говорить об отце.

– У них были такие плохие отношения?

– Лучше не вспоминать. Они познакомились уже в зрелом возрасте. Это была, видимо, вспышка. Внезапная страсть. И больше ничего. Хотя он говорил мне, что была и любовь. В самом начале.

– Мегги, – нерешительно сказала Брианна, – может быть, Шаннон неинтересны эти подробности. И ей бы не хотелось…

– Вы правы, – перебила ее Шаннон. – Сперва я думала избежать пространных разговоров об этом. О вашем отце, о моей матери. Ведь у меня… – Она взглянула на обеих сестер. – Вы должны понять. У меня всю жизнь был мой отец.

Воспользовавшись наступившим молчанием, Мегги произнесла:

– Разве не счастлива женщина, которая может сказать: у меня было два отца, и оба любили меня. – Видя, как Шаннон качает головой, она с жаром продолжала: – Он был с любящей душою! И великодушной. Чересчур великодушной порою. Как отец он был очень добрым, терпеливым, готовым на разные выдумки, чтобы порадовать детей. Он не был слишком умен или удачлив. И никогда не умел завершать начатое. Бросал на полдороге.

– Зато как умел развеселить или утешить! – подхватила Брианна. – И какие у него всегда были грандиозные планы и мечты, которые так и оставались мечтами. Он хотел стать богатым, но был богат друзьями, а не деньгами. Помнишь, Мегги, он решил разбогатеть на кроликах? Потратил деньги на клетки, на загоны. Купил кроликов.

– Мать была в ярости! – продолжала тему Мегги. – Кролики во дворе! А мы с тобой – в ужасе, когда узнали, что их разводят для того, чтобы убивать и сдирать шкурки.

– Помнишь, Мегги? Мы уговорили отца, и однажды вечером все трое прокрались, словно воры, во двор, где стояли клетки, и выпустили всех кроликов на свободу. Как они удирали! А мы смеялись, и громче всех наш отец!

– Он не был создан для бизнеса. Ни умом, ни сердцем. Он был по натуре поэтом, но писать стихи не умел и очень горевал, что ему не хватает слов и рифм, и вообще получается! что-то не то.

– Он много раз пытался добиться удачи, но ничего не получалось. Тогда он всю силу своей души обратил на нас. Чтобы мы учились, чтобы стали счастливыми.

– Он добыл деньги и послал меня учиться в Венецию, – делилась воспоминаниями Мегги. – На фабрику стекла. Остров Мурано. Какую битву с матерью он выдержал, чтобы сделать это! Дом сотрясался от злобы. Я уехала, а бедная Брианна осталась жить в постоянной тревоге, что в любой момент может возникнуть новое «извержение вулкана».

– Не преувеличивай, Мегги.

– Я не преувеличиваю. На тебе остался дом, ты полностью вела его. А после смерти отца осталась вдвоем с матерью, ухаживая за ней. Как он любил тебя! Называл своей розой. Его предпоследние слова были о тебе, Бри, ты знаешь. А последние…

Мегги внезапно замолчала.

– Как он умер? – глухо спросила Шаннон. По разрозненным фразам сестер у нее уже начал складываться образ этого человека. Ее настоящего отца. – Долго ли болел?

– Болел, но никто не догадывался об этом. – И сейчас, по прошествии нескольких лет, Мегги было тяжело вспоминать о его смерти. Однако она заставила себя продолжить: – В тот день я искала его, чтобы рассказать о своей радости: у меня купили мою первую работу. Я нашла отца в пивной у Тима О'Малли, и мы там отпраздновали мою удачу. Как он был рад за меня! Как счастлив! День выдался холодный – ветер, ледяной дождь, но отец уговорил меня проехать с ним на его любимое место над океаном. «Луп Хед» называют его у нас.

– Луп Хед? – переспросила Шаннон. Внутри у нее дрогнуло, она вспомнила, что слышала это название от своей матери.

– Да, так его окрестили. Отец любил стоять там на скалах, на самом краю Ирландии, как он говорил, и смотреть в сторону Америки.

«Нет, – подумала Шаннон, – не в сторону Америки, а в сторону той, кто жила в Америке». Она вдруг вспомнила…

– Моя мать говорила мне… сказала перед смертью, что они впервые встретились там. На Луп Хеде.

– О боже! – Брианна крепко стиснула руки. – Бедный отец. Он вспоминал о ней, видел ее каждый раз, когда стоял на том месте.

– Последнее его слово, которое я услышала от него, – сказала Мегги, – было ее имя. Аманда… С ним он умер. – Слезы показались у нее на глазах и потекли по щекам. Мегги не утирала их. – Было очень холодно, как я говорила. Жуткий холод. Я видела, он сам не свой, плохо себя чувствует. Но он не хотел уходить оттуда. Мы разговаривали. Я спросила – в который уже раз, – почему если он несчастлив, то столько лет живет с матерью. Почему терпит? Он пытался объяснить мне, что брак – это ответственность, хороший он или плохой. Священные узы. Я не желала такое слушать. Я всегда хотела спросить и спросила: есть ли, был ли кто-нибудь еще в его долгой жизни. Он сказал мне тогда, что любит одну женщину, и это как стрела в сердце. Так он сказал. У него была ведь душа поэта. Но он не имеет права на эту любовь.

Мегги смахнула слезы, судорожно вздохнула и продолжила:

– Мы разговаривали, а потом он покачнулся, лицо стало таким бледным, было видно даже в полутьме. И он упал на колени, его скрутила боль. Я так испугалась! Я кричала на него, чтобы он встал, пыталась поднять. Он просил священника, но мы были только вдвоем, на скалах, под холодным дождем. Он просил меня быть сильной, не бросать то, чего хочу, о чем мечтаю. Я не могла укрыть его от дождя, не знала, что делать. Он говорил о Брианне, обо мне, о нашей матери. Потом произнес одно только имя: Аманда. И умер.

Мегги вытащила из кармана платок, прижала к лицу и выскочила из комнаты.

– Она до сих пор переживает те минуты, – негромко проговорила Брианна. – Совсем одна. Некому помочь. Как она втащила только его в машину?! Пойду побуду с ней.